Апрельские «ОХИ» греков
пишет Евгения Кричевская
28 октября греки празднуют один из двух своих национальных праздников – День «ОХИ», когда в 1940 году премьер-министр страны Иоаннис Метаксас ответил громовым «нет» на требование итальянцев сдать страну. Греция ответила «ОХИ» вторично 6 апреля 1941 года, когда сказать «нет» было гораздо страшнее: над маленькой Грецией нвисла военная махина фашистской Германии, уже раздавившая своими гусеницами пол-Европы, и даже такого гиганта, как Франция.
6 апреля Александрос Коризис, вставший после смерти Иоанниса Метаксаса во главе страны, наотрез отказался сдать родину Гитлеру. 18 апреля, когда немецкие бомбардировщики начали бомбить столицу он покончил с собой двумя выстрелами в сердце. Коризис (1885-1941) был основателем Сельскохозяйственного банка (Агротики трапеза) и его первым управляющим, но в истории Греции он останется не как выдающийся финансист, а как герой и патриот, как самурай-максималист, принимающий решение добровольно уйти из жизни при виде своей родины, стоящей на коленях перед захватчиком. Тот факт, что «ОХИ» Александроса Коризиса не имело того триумфального продолжения, как «ОХИ» Иоанниса Метаксаса, не умаляет его значения, скорее наоборот – подчеркивает его трагичнейшие масштабы.
Александрос Коризис не был военным, да и в политики, похоже, не рвался, хотя его отец, Георгиос Коризис, избирался и депутатом парламента, и мэром родного острова Коризисов, Пороса, а мать была племянницей самого Александроса Кумундуроса, одного из значительнейших греческих политиков, десятикратно избиравшегося премьер-министром страны. Премьер-министром Александроса Коризиса назначил король Георгий Второй, в конце января 1941 года, после смерти Иоанниса Метаксаса от скоротечного воспаления горла. Многие осуждали короля за то, что он не поставил во главе страны опытного военного или политика. Однако, Александрос Коризис в критическую для государства минуту выполнил свой долг с честью и до конца.
6 апреля 1941 года, около шести часов утра, в квартире премьер-министра раздался телефонный звонок. Госпоже Коризис ответили по-французски, сообщая, что посол Германии Виктор Эрбах срочно желает видеть премьер-министра, дабы передать ему ноту германского правительства. Встреча состоялась полчаса спустя: Александрос Коризис давно ждал этой минуты и, казалось, внутренне был готов к ней.
Посол вежливо подчеркнул, что действия Третьего Рейха направлены отнюдь не против Греции, а против англичан, находящихся на греческой территории:
«Правительство Рейха уже отдало распоряжение изгнать британские войска с греческой территории. Любое сопротивление немецкой армии будет безжалостно подавлено».
Эрбах уточнял, что «германские войска направляются в Грецию не в качестве врага, у германского народа нет намерения воевать против греческого народа и нанести ему вред. Удар Германии направлен исключительно против Англии, и нет сомнений в том, что, изгоняя анличан из Греции, Германия оказывает огромную услугу, прежде всего, Грециии и затем – всему европейскому сообществу«.
Чуть позже, прервав трансляцию утренней службы, диктор радиовещания передал следующее сообщение: «Премьер-министр ответил германскому послу, что Греция окажет сопротивление». С этого момента Греции пришлось сражаться сразу против трех интервентов –итальянцев, болгар и немцев, теряя километр за километром земли: уже через десять дней полстраны оказалось оккупировано нацистами.
8 апреля 1941 года Йозеф Геббельс запишет в своем дневнике:
«Медленно продвигаемся по Греции. . . Греки – храбрые солдаты. Захваченные окопы полны их трупами. . . Фюрер восхищается храбростью греков. . . Возможно, в них еще осталась капля древнгреческой крови».
4 мая 1941 года, выступая в Рейхстаге, Адольф Гитлер заявил:
«Перед лицом Истории, я вынужден признать, что из всех наших противников греческие солдаты сражались с наибольшей храбростью, несмотря на то, что сознавали бессмысленность сопротивления. В связи с этим я принял решение не держать в плену ни одного греческого солдата, а у пленных греческих офицеров не отбирать личное оружие». (О своем благом намерении Гитлер довольно скоро забыл). Это только в самом начале войны единственного оставшегося в живых защитника бункеров линии Метаксаса, сержанта Димитриоса Индзоса, немецкий офицер приветствовал по-военному и даже велел своим солдатам отдать честь герою, правда, сразу же после этого приказал расстрелять мужественного грека.
9 апреля капитулировали Салоники. Когда немецкие войска вошли во Фракию, защищавшая ее Эвросская Бригада отступила на турецкую территорию. Когда турецкий офицер потребовали от ее бригадира, Иоанниса Зисиса, сдать оружие, тот застрелился.
Несколько дней спустя застрелился полковник Хондрос, когда немецкие части окружили его подразделение между Нимфэо-Клиди. Цепь самоубийств казалась бесконечной: самоубийством кончали простые солдаты, офицеры, деревенские жители.
Вечером 18 апреля, в Страстную Пятницу, в гостинице «Великобритания» на площади Синтагма собрался совет министров под предводительством короля Георгия Второго: на повестке дня стоял вопрос об отступлении двора и правительства за границы отечества. Премьер-министр Александрос Коризис, в страшном волнении, попросил у короля отставки: он считал, что у него недостаточно опыта для того, чтобы справиться со свалившейся на него ответственностью.
Не дожидаясь пока окончится совещание, Александрос Коризис встал, поцеловал руку королю и спешно покинул «Великобританию». Премьер-министр бросился к себе домой: квартира его находилась совсем близко, на проспекте Василисис Софиас. Дома он немедленно закрылся в своем кабинете, не сказав ни слова ни жене, ни детям.
Король почти сразу же прервал заседание, обеспокоенный непонятным поведением своего премьер-министра. Опасаясь непоправимого, он послал следом за Коризисом своего сына, наследника Павла.
Не успел принц Павел переступить порог дома Коризисов и поздороваться с домочадцами, как из кабинета премьер-министра раздались два выстрела. Второй оказался смертельным.
19 апреля, в день похорон Александроса Корезиса в еще свободных Афинах, когда гроб с его телом везли к Кафедральному собору, над столицей показались первые немецкие бомбардировщики. Тяжелое чувство овладело афинянами: пусть они не успели полюбить или, скорее, оценить покойного, который занимал пост премьер-министра всего лишь без малого два с половиной месяца, но его трагический, горький жест глубоко потряс их.
23 апреля 1941 года оборонявший Эпир полковник артиллерии Николаос Версис, вынужденный сдать орудия немцам, покончил жизнь самоубийством под звуки национального гимна, который пели окружившие его артиллеристы.
24 апреля к Архиепископу Афинскому Хрисанфу Филиппидису, одному из самых значительных иерархов Греческой Церкви и последнему митрополиту Трапезундскому, по приказу замминистра безопасности явились губернатор Аттикобеотии и мэр города, чтобы сообщить о предстоящей сдаче Афин немцам. Делегаты пришли просить Архиепископа участвовать в церемонии передачи ключей от города. Архиепископ ответил:
«Греческие иерархи не сдают город врагу, их долг – бороться за его освобождение. И, кроме того, я считаю, что и вас-то всех слишком много для этого дела: достаточно послать младшего офицера сказать немцам, что город не обороняется, и что они могут войти в него».
Губернатор и мэр продлжали настаиваить, но Архиепископ Хрисанфос прервал их:
«Я помню, как в 1916 году, в мою бытность митрополитом Трапезунда и временным командующим, в город вошли русские – как освободители, а не как поработители, заметьте! Но и тогда я не пошел сдавать им город, а послал одного из граждан вместе с американским консулом — сказать русским, что город не окажет сопротивления, и что они могут свободно войти. Так что, я не понимаю, почему теперь Архиепископ должен участовать в сдаче Афин немцам!»
27 апреля, в день появления на окраинах столицы немецких танков, Афины казались мертвым городом. Или – городом мертвых. Первый день оккупации Афин отмечен еще одним самоубийством – детская писательница Пенелопи Дельта, дочь знаменитого греческого мецената Эммануила Бенаки, приняла яд у себя на вилле в Кифисье.
Тем же утром немецкий офицер, поднявшийся во главе отряда оккупантов на священную скалу Акрополя, приказал коменданту Акрополя, эвзону Константину Куккидису, стоящему в карауле около греческого стяга, снять бело-голубое греческое знамя и заменить его полотном со свастикой. Куккидис приказ исполнил. Затем, обернувшись греческим знаменем, покончил самоубийством, бросившись с Акрополя вниз.
Архиепископ Хрисанф наблюдал из окна своего кабинета, как бело-голубое знамя медленно ползло вниз, и как вместо него над Священным Акрополем взлетела черная свастика. Он еще не знал о том, что произошло во время этой страшной церемонии. Через некоторое время у резиденции Архиепископа затормозил «Мерседес», в котором находились мэр Афин и немецкий офицер: немецкое командование просило высшего иерарха отправиться в Кафедральный собор для торжественной службы.
И снова Хрисанф ответил отказом: «Когда родину захватывает враг, то торжественная служба не служится. Для этого должен быть другой повод».
В тот же день Архиепископа посетил Верховный командующий, генерал Фон Штумме. Разговор между Архипископом и немецким офицером велся на немецком языке: иерарх учился в Германии и великолепно владел ее языком.
Хрисанф: «Господин генерал, Ваша армия вошла в страну, чей народ боролся за свободу и продолжает верить в ее идеалы. Как глава Церкви, я обязан требовать от вас уважения к героическому народу этой страны, дабы избежать неприятных последствий».
Фон Штумме: «Мы уверены, что Греческая Церковь будет искренне сотрудничать с оккупационными властями, именно для того, чтобы избежать неприятных последствий».
Хрисанф: «Будьте уверены, что Греческая Церковь в этот критический момент исполнит свой долг».
Фон Штумме: «Мы стали свидетелями разрушений, которые произвели англичане. Кто за это заплатит?»
Хрисанф: «Тот, кто проиграет войну».
Архиепископ Хрисанф лишился своего высокого сана 2 июля 1941 года. Умер мужественный иерарх 28 сентября 1949 года: Греция похоронила его, как хоронят главу государства, умершего на своем посту.
В ночь с 26 на 27 апреля, Архиепископ записал в своем дневнике:
«Всю ночь я провел без сна. . . Свистят вражеские бомбы. . . Утром я узнал, что враг дошел уже до Кифисьи и Амбелокипи. Я сел за письменный стол, мне было больно до слез, до смерти. . . Дома заперты, тишина становится все тяжелее, все тяжелее. .»