Чтение и анализ чеховских текстов длились неделю, и по прошествии этой недели все коренным образом изменилось. Изменилось отношение к Чехову, к его героям. Мастер-класс закончился, но зал KODOSTAGE и по сей день хранит произнесенные там слова и воздушные движения Учителя на сымпровизированной сцене. Давайте попробуем восстановить некоторые из них.
У Чехова все время говорят о будущем, потому что сегодня нет ничего, чтобы доставляло радость. Это бегство, это уход. Есть большая разница: вот сижу и разговариваю о будущем. Разве это будет интересно? Вряд ли. Но вот, если я вам говорю: «Знаете, через 100-200 лет жизнь за Земле будет прекрасной!» Но ведь это значит, что я говорю вам не о будущем, а о том, чего не хватает в настоящем.У Чехова – неизбывная тоска по лучшей жизни, стремление стать Икаром. Здесь – соединение натурализма и символизма.
С появлением кино, а позже – телевидения, многие считали, что театр погибнет. Но этого никогда не произойдет, потому что театр – это глубоко личное, интимное искусство, и его нечем заменить…
Кино – это зафиксированный процесс творчества. В театре зритель видит и результат, и его зачатие. Как рождается пьеса? Все рождается в ту же минуту, и это же является результатом. Что, кстати, очень близко к музыке. Я одновременно играю и слушаю музыку Моцарта, вижу, как она рождается из фортепиано, из какой-то деревяшки. Я присутствую при очень интимном
Вот человек на улице рисует храм: есть собор, и есть собор, появляющийся на холсте. Я вижу процесс создания и одновременно – его результат…
Я должен видеть рождение. Если все повторяется, если актер каждый день на сцене повторяет одно и то же, тогда теряется смысл… Надо играть так, чтобы каждый раз было рождение. Это должно быть интимное искусство…
Именно потому Православная Церковь не признавала актерского искусства. Ибо это вторжение в интимный процесс, актер как Бог создает что-то, исполняет роль творца….
Жестоко то, что происходит с режиссерами: ведь большинство из них кончает полным одиночеством. Почему так происходит с людьми, которые вели за собой других? Это своего рода расплата за занятие режиссурой, за право распределять роли, так как, в таком случае, режиссер вмешивается в судьбы других людей…
За то, что берет на себя ответственность, которую он не может брать. «Ты мне подходишь, а ты — нет!» Вот за это и расплачивается. Но ведь есть спасение! Распределять роли должен не он, а Голос внутри него. Режиссер должен говорить: «Я тебя не вижу в этой роли», и тогда он прав: его внутренняя интуиция оправдывает его занятие.
Ну а актер? Актер расплачивается за то, что стремится преодолеть время и пространство, вырваться из ограничения, жить в другом веке, до себя, после себя…
У Чехова герои и сами не знают, что с ними происходит, они как бы прислушиваются к себе, они сами для себя загадка, и в этом есть особое обаяние… Трагедия здесь в отсутствии трагедии. Трагедии нет, есть грусть, несправедливость…
Лопахин в «Вишневом саде»… Это его дети и внуки – будущие Форды и Рокфеллеры, которых он пошлет учиться в Оксфорд, а потом они будут строить фабрики и заводы, будут строить новое общество. Лопахин хочет преобразовать жизнь, это новый феномен, поражающий и самого Чехова…
Пьеса эта о том, как надо встречать новую эпоху. Лопахин не виноват, что он купил Вишневый сад, он не хищник. Он – землетрясение, это изменение эпохи, и протестовать против природы бесполезно, нельзя возмущаться против нее… Нельзя обижаться на землетрясение, можно только начать строить с начала. Лопахин купил имение, но внутренний выбор сделала Раневская…
Когда погибнут сестры? Когда они кончатся? Когда они приедут в Москву. Тогда все и кончится. Они живут тем, что где-то есть Москва. Потом им нечем будет жить. Москва – это их жизнь, их мечта, что что-то где-то будет. Это ограниченное пространство, как Ноев ковчег, и перемена никуда не ведет. Поэтому в последнем акте и говорят о перелетных птицах.
Всем нам дается время, которое мы должны прожить в ограниченном пространстве. Но мы хотим выйти из него, не понимая, что выход из него – есть уничтожение своего «я»…
У всего есть свое начало и конец, который одновременно является началом чего-то нового. Что касается «Вишневого сада», то ответ есть в первом действии, в словах старого Фирса.
От сада осталась одна красота, он уже давно не плодоносит. Сад стоит как миф, статья о котором имеется в экнциклопедии. Сад остался только в душе, сам он давно не функционален. Об этом надо крепко помнить, анализируя пьесу.
Чехов никого не обвиняет и никого не оправдывает. Он всех понимает…
Остается и нам понять его героев…